и по возвращении, рассказывал, что Далер уже вовсе не Далер Шарипов, а Далер Анзурович Шарипов! Подполковник милиции и очень… небедный человек. Похоже, что их бывший сослуживец был этаким эмиссаром для всех людей из солнечного Таджикистана. И переселенцев, и гастарбайтеров! И очень, очень уважаемый человек! Ага, все как положено — двухэтажный коттедж в местной «долине нищих», навороченный джипарь, ну и прочие атрибуты успешного человека!

Но… это было в будущем, а пока Далер был простым ментом, и наматывая по городку круги пеших маршрутов, о многом рассказывал своим сослуживцам. Что-то было смешным, что-то — странным, что-то — непривычным. Ну а что в первую очередь интересует молодых русских мужиков от иноязычного коллеги? Правильно — какие есть маты в его родном языке, да как можно обматерить неприятного человека. Вот что-то и вспомнилось с тех времен Косову-Елизарову.

Косову не понравилось, что имя Фатьма в разговоре соседствовало со словом «джалаб», что, насколько он помнил, значило — шлюха. А поглядывая на него, один из парней, с усмешкой произнес «девона», что означает — дурак. Если он ничего не путает. Но тут — лучше перебзеть, чем недобздеть!

Парни были молоды. Один постарше, лет так двадцати — двадцати двух. А второй, чуть получше одетый, так вообще — как бы не младше Ивана.

Они, в таком порядке, дошли по коридору до перекрестка с еще одним, и здесь остановились. Тот, что постарше, как-то уж совсем небрежно остановил Косова, уперевшись тому в грудь рукой.

— Сдэс стой, да, — и усмехнулся, падла!

Послышались чьи-то шаги, и Иван, не дожидаясь прибытия этого неизвестного, чуть подсев, резко пробил правой рукой «невеже» в брюхо. Ага, где-то в район печени. Это больно, очень! Все его тренировки и «постукивание» по мешкам все же давали результат.

«Эк его скрючило-то!».

Иван же, сделав шаг ко второму, одновременно вытащил нож из рукава, и с силой толкнув оппонента в стене, прижал тому нож к щеке. Этак — острием к глазу. Как-то не показался ему этот «вьюнош» бойцом. Вот тот, второй, который сейчас валяется на полу, поопаснее будет.

Скосил глаза в сторону примыкающего коридора. Там стоял седоватый, лет сорока, таджик.

— Эй, уважаемый! Какой глаз ему лучше вырезать — правый, или левый? — одновременно с вопросом, Иван перенес финку к другому глазу пацана.

— Погоди! Не надо ничего резать! — старший говорил по-русски почти правильно. По крайней мере — все было понятно.

— Ну как не надо? Очень даже надо! Этот ишак, и сын ишака… оскорбил и меня, и… мою женщину, — почему Иван назвал Фатьму своей женщиной, он и сам не понял.

Опс! А вот и сам предмет обсуждения — Фатьма подошла и стояла сейчас за этим старшим таджиком. Иван видел, что женщина, вначале какая-то снулая, прямо на глазах стала преображаться. И глазки заблестели, и щечки розоветь стали. И выпрямилась она.

— Он извинится, да! Сейчас извинится! Не режь его! — особого испуга у старшего Косов не видел, а поэтому решил нагнать страсти.

— Вы, басмачи сраные, что-то совсем охренели! Вы здесь, в России, а не у себя в кишлаке! Это там Вы — воины Аллаха, моджахеды, а здесь Вы никто! Кишки Вам выпустить, что ли? — он прижал нож посильнее, и по щеке пацана потекла капля крови.

— А ты не боишься? Ты же отсюда не выйдешь! Наших здесь много, всех не зарежешь! — прищурился таджик.

Ивана это… как-то развеселило. Это и нравилось ему, и не нравилось. Нравилось… потому как он ощущал себя… как в игре. Такой — опасной, но и очень будоражащей кровь. Прав был Савоська — есть здесь что-то от викингов. А не нравилось, потому как головой он понимал, что это — не здоровое все. «Крыша у меня едет, что ли?».

Вот этот его негромкий смех, похоже, очень не понравился старшему таджику.

— Как у Вас там говорится — «иншалла». На все воля Всевышнего! Меня-то, может быть и порежут, но вот его, — Иван кивнул на пацана, — да и тебя я распластать успею, это точно! Ну что — торопишься к гуриям, уважаемый? Поиграем? А то — может и остальные Ваши со мной не сладят? Иншалла…

— Подожди… разговаривать будем, да, — и таджик что-то быстро залопотал Фатьме.

Ишь как! Та гордо подняла голову, и довольно резко отвечала ему. Обмен мнениями длился недолго. Таджик замолчал, что-то обдумывая, потом снова повернулся к Ивану:

— Я не знал… То есть мы — не знали, да! Поэтому, я приношу извинения, — и он снова что-то сказал Фатьме, на что та фыркнула.

— Значит так, уважаемый… Сейчас ты заплатишь Фатьме, все, что должен заплатить! Туда же добавишь каффару — за оскорбление моей женщины, и меня. Ты понял?

— Я понял, ултуручи… Мы… заплатим.

— Ну вот… говорят же умные люди, что добрым словом и ножом, можно добиться большего, чем просто — добрым словом! — хохотнул Иван.

Иван с интересом наблюдал, как таджик передал женщине свернутые в трубочку деньги, достав их из кармана халата. Та бойко пересчитала и что-то сказала ему. Старший поморщился и добавил еще.

Фатьма кивнула, и, улыбнувшись Ивану, сказала:

— Муж мой, мы можем идти! — о как! он уже ее муж? Или она так «картину гонит»?

Он убрал нож в ножны, и подтолкнул пацана к старшему, бросив ему в спину:

— Рав ба керам! Кери хар!

Старшему же он, чуть поклонившись, но все же улыбаясь:

— Ассаляму алейкум ва рахматуллах! Пошли, женщина! — это уже Фатьме, и направился к выходу.

«М-да… водевиль продолжается, блядь!»

Выйдя из павильона, он повернулся и взял женщину под руку:

— Слушай… жена моя, — тут он все-таки не сдержался и засмеялся, — а здесь где-нибудь можно поесть? Хочется много горячего, вкусного мяса!

— Здесь шашлычная рядом. Эти…, - она кивнула назад, — как раз там кушают. Не побоишься туда пойти?

— Ты напрашиваешься на наказание, женщина! — нахмурил он брови, но не выдержал, улыбнулся.

Она посмотрела не него:

— Какой ты все-таки мальчишка еще, Иван! — тоже заулыбалась.

Когда они расположились за столом в фактически пустом заведении, Фатьма что-то сказала буфетчику. Тот поморщился и ушел на кухню.

— Сейчас все будет. Не принято у них, чтобы женщина сидела за столом с мужчиной.

— Я знаю, — кивнул Косов.

— А откуда ты тюркский знаешь? — ей было интересно.

— А я его и не знаю. Так только… несколько фраз. Слышал где-то, да запомнил.

Она хмыкнула. И уже он, в свою очередь, поинтересовался:

— А что ты тому, седому, там сказала?

— Я же слышала, что ты назвал меня… своей женщиной. Вот и сказала,